Жизнь задумана, как огромный калейдоскоп событий, сцен, встреч с самыми разными людьми, переменчивых взглядов, мерцающих теней, еле проступающих объектов или выпячивающихся навязчивостей, а затем стремительно летящих потоков, сбивающих с ног и вынуждающих забыть обо всём и видеть перед собой только эту мчащуюся автостраду жизни. Вся прелесть бытия в том и состоит, что ты никогда не знаешь наверняка, что уготовил тебе Господь вон за тем поворотом. Хотя ещё недавно там были овраг и ветер. А сегодня там может быть, что угодно. Например, пивной ларёк. Среди всей этой суеты часто всё же хочется уцепиться за что-то постоянное. Зная об иллюзорности этого желания, тем не менее, иной раз так накатывает утомление от отсутствия гарантий в этой жизни, что ты бросаешь все дела и смотришь старый фильм, который видел тысячу раз, наслаждаясь именно предсказуемостью каждого момента. Одним из таких способов почувствовать расположение жизни к тебе, несмотря ни на что, является также встреча со старыми друзьями. Это самая нежная субстанция в мире. Взгляд расположенных к тебе глаз, простирающийся, кажется, из одной вечности в другую, способен сотворить многое. Это неисследованное наукой явление как глоток чистой воды из оазиса посреди пустыни. Насладись и обновлённый ступай дальше. Всё-таки Господь милостив к своим детям.
В глобальном контексте, души людские удаляются от Бога, погружаясь в земной мир, чтобы исследовать себя сначала как отдельные от него части. А затем, устав от иллюзии отделённости, они снова стремятся навстречу Создателю, ныряя в Его объятия с неистовой жаждой Любви и слияния. И в этот момент Бог становится каждым из нас, и с тихой нежностью слушает наши истории о пережитом в земной реальности. Утешает тех, чьи глаза полны слёз, веселится с теми, кто готов взорваться от счастья. И все эти выстраданные образы, пропитанные нашим потом и кровью, омытые слезами, а затем робкой надеждой, переживаниями, сомнениями, страхами и, наконец, ставшие любовью, большим потоком вливаются в глобальный архив мирозданья и становятся его сутью, наполняя его жизнью, многоцветной, пёстрой, живой и пульсирующей.
Земное путешествие долгое и трудное, не один день, не один год и не одна жизнь. Много жизней, много друзей, много встреч и много расставаний… Много боли и радости, тоски и полёта, разочарований и вдохновенья, глухого отчаянья и трепетного предвкушенья… Всё это не для слабых духом, если хочешь добраться до вершины, где ждёт тебя Господь, не раздавленным и сломленным, а торжествующим и благодарным за всё, даже за то, что было совсем не просто. Тогда можешь слиться с Богом не как жалкое и поверженное жизнью существо, а как создание, познавшее жизнь сполна, вобравшее в себя океан света и жажду новых свершений.
Каменная тюрьма, сражающаяся с морским прибоем днём и ночью, смотрит в морскую даль квадратными глазницами-окошками. Вид её мрачен и устрашающ. Огромные камни-валуны, собранные со всех краёв, сложены так, чтобы получилось три этажа и много маленьких камер для людей, признанных в чём-то виноватыми перед другими людьми. Камеры одноместные, не имеют мебели. Арестанты спят на полу. Под самым потолком в каждом отсеке есть маленькое окошко с решётками, предназначенное скорее для проникновения свежего воздуха в помещение, чем для созерцания прекрасных видов морских просторов. Хотя виды эти действительно хороши, но заключённые лишены возможности наслаждаться красотой природы, так как окошки находятся высоко над головой у них. Днём в них проникают солнечные лучи, согревая бедолаг, страдающих по ночам от сырого морского воздуха. Строение находиться в тёплых краях, где не бывает зимы, но ночная сырость многих делает больными, страдающими кашлями и болями в суставах. Тюрьма издалека, для проплывающих мимо кораблей, кажется внушительной крепостью, красивой по-своему, особой мрачной, величественной красотой. Но величие это весьма сурово. Случайным путникам невдомёк, сколько боли и душевных страданий скрывается за этими неприступными стенами, сколько слёз и отчаянья видели эти буро-серые, бесчувственные камни. Целыми днями лишь шум прибоя у подножья крепости и одинокие чайки бывают единственными собеседниками этих несчастных людей. Арестанты не ходят на прогулки, не видят тюремщиков, так как хлеб и вода просовываются в специальное отверстие в стене. В камеру входят лишь однажды, и только смерть освобождает несчастных из темницы.
В одной из камер, самой крайней, расположенной на верхнем этаже, на полу в унылой позе сидит человек в очень рваной ветхой одежде неопределённого цвета. На голове у человека такая же мятая непонятной формы и расцветки шапочка. Глаза мужчины тусклы, полны печали и безучастности к происходящему. Он неподвижно застыл в одной позе уже несколько часов. Руки его чрезвычайно худы, кожа невероятно бледна и тонка. Пальцы изредка подрагивают в сбивчивом ритме, словно внутри человека нечто происходит. На самом деле, это всего лишь путанные ненужные мысли бередят его душу, не находя применения и ценности. Человек погружён в воспоминания.
В камере нет часов, и время давно уже потеряло свои очертания для него. Лишь восход и заход солнца остались теми единственными ориентирами, которые позволяют ему судить о происходящих во внешнем мире изменениях. Каждое утро солнечные лучи, пробивающиеся сквозь маленькое окошко под потолком, рождают в его сердце слабый отклик, что-то вроде смутной надежды на чудо. И каждый вечер, прокрадывающиеся в его камеру сумерки, уносят эту робкую мечту непонятно куда. Ночью ему снятся сны, наполненные свободой. Человек взмывает ввысь, парит над землёй, словно ветер мчится над океаном, испытывая небывалый восторг и воодушевление безграничности. А утром снова оказывается в этом жалком теле, на полу каменной темницы без малейшей надежды на освобождение, в состоянии полного уныния и беспросветности. Порой отчаянье доводит его до исступления, и он вдруг начинает метаться по камере, натыкаясь на стены, падая, набивая себе синяки, вставая и снова падая. Приступ может длиться до полного изнеможения. После чего, обессиленный человек засыпает тревожным сном. А утром снова всё повторяется. И так это длится год за годом, целую вечность.
Но однажды, у человека, живущего в этой камере, появилось одно утешение. Как капля росы на лепестке утром знойного дня, отразившая синее небо, как звенящая радость, не дающая тебе окончательно потерять надежду на прохладу. Этим утешением стал для него человеческий голос. Как-то раз, впав в очередное безумие, измучив себя бессмысленным метанием по камере, человек упал на худые колени, и, словно раненый зверь, что было сил, на весь белый свет издал неистовый крик о помощи, крик такого беспросветного отчаянья, беспробудного желания о сострадании и мечте о спасении, что даже небеса, казалось, содрогнулись от ужаса. Несколько лет заточения и полной изоляции от внешнего мира почти стёрли из его памяти воспоминания об ощущениях, которые вызывает человеческая речь. Иногда он мог бормотать что-нибудь себе под нос. Но это не воспринималось им как что-то меняющее в его состоянии полного и безнадёжного одиночества. Его жизнь была для него как вселенная тьмы душевной, ад и безумие человека, оставшегося один на один с самим собой на долгие, мрачные годы. Возопив на весь мир, человек ни на что не надеялся. Просто его душа, измученная и раненная, желала хоть как-то облегчить свою боль. Но провиденью было угодно подарить ему хоть немного удачи, совсем чуть-чуть, самую малость. Но как благодарна бывает исстрадавшаяся душа даже за единственный лучик света среди непроглядной тьмы! Откуда-то из-под небес, сквозь оконные решётки, вдруг до ушей его донёсся ответный человеческий крик. Слов было почти не разобрать. Шум прибоя у подножия крепости не утихал ни на минуту. Но это был голос человека, ответ такого же брата по несчастью, томившегося в соседней камере. Несколько предыдущих лет никто не жил в рядом расположенных темницах. И вот судьба послала ему крохотную, но всё же удачу. Теперь он был больше не одинок, у него есть этот голос, похожий на самую прекрасную музыку, какую можно только себе представить. Человек упал на пол от переполнявших его чувств. Ему казалось, что сам Господь спустился к нему с небес, чтобы, наконец-то утешить его измученную душу. Он плакал и смеялся от радости, целуя холодные камни у себя под ногами. Потом снова кричал и снова слышал в ответ божественные, как ему казалось, переливы человеческого голоса. Весь остаток дня он провёл за этим занятием, кто-то живой откликался на каждый его призыв. И хотя человек не понимал слов, к нему обращённых, не позволял шум моря, плещущегося у подножья крепости, но слышна ему была музыка в этих воплях, и сердце его переполнялось радостью. Наступившая ночь холодной мглой наполнила тюремную камеру, но страдалиц впервые за долгие месяцы испытывал восторг, не замечая стен, пленяющих его тело, не ужасаясь мрачного будущего, а лишь чувствуя непонятное тепло в самом сердце, и благодарность непонятно кому, то ли Богу, то ли человеку, то ли морю, то ли чайкам. А может быть всем сразу. Ибо этот спектакль жизни будет неполным, если убрать из него хоть один компонент.
Так сидел человек очень долго, всю ночь, наполненный непонятными, благостными чувствами. Душа его, измученная, исстрадавшаяся, вдруг как будто перестала сопротивляться жестокой реальности и словно вся нырнула в океан, в который боялась погружаться, опасаясь холода и глубины. Но, оказавшись в воде, как бы в самой пучине небытия, вдруг обнаружила там присутствие Бога, огромного и любящего, нежного и безграничного. Чувства эти невозможно описать словами. Голос брата по несчастью из соседней камеры словно взял его за руку, и, умоляя не бояться, потащил его к этим волнам, и нырнул в них вместе с ним. И когда казалось, что кроме свинцового ужаса и холода тебе ничего уже не остаётся, ты вдруг обнаруживаешь в океане страха целый подводный мир, мир своей души. И он поистине безграничен, наполнен любовью и покоем, тихим созерцанием самого себя, и наслаждением. И это и есть сам Бог в тебе, тебя создавший, ощущающий свою связь со всеми созданиями, находя покой и усладу в этом чувстве единения со всем миром. И над ним, конечно же, не властны стены тюрьмы.
Утром человек снова кричал, и слышал в ответ этот ставший уже ему родным голос, наполнявший его душу теплом. Потом потекли дни, дни превращались в недели, недели в месяцы. Человек любил того, кому принадлежала эта услада, единственная радость в его жизни. Он, фактически, боготворил обладателя этого голоса. И хотя он понятия не имел, как выглядит, откликавшийся ему человек, какие у него черты лица, телосложение, характер и так далее, но воображение, разумеется, рисовало всё самое лучшее.
Каждое утро, просыпаясь и натыкаясь взглядом на досконально изученные за долгое время причудливые бороздки и выпуклости на камнях, из которых были сложены стены его камеры, человек тревожно вскакивал на ноги, торопясь подойти к окошку, поднимал голову вверх и громко кричал, изо всех сил. Потом внимательно вслушивался и нетерпеливо ждал ответа, каждый раз волнуясь в душе, чтобы тишина не стала ему ответом. Теперь это был его самый большой страх в жизни. Мысль о том, чтобы лишиться своей единственной утехи, своей единственной любви в его жизни, была ему невыносима. Каждый раз, когда его товарищ по несчастью медлил с ответом, человек начинал сильно беспокоиться, нетерпеливо ходить взад и вперёд по камере, трогать стены руками, вставать, приседать, снова кричать, и так до тех пор, пока откуда-то сверху, наконец, не доносился долгожданный, такой родной голос. После этого узник успокаивался, садился на пол. Иногда пара слезинок пробегала по его щеке. В такие минуты особенно острым бывало желание победить эту каменную стену, которая их разделяла, увидеть и обнять своего соседа, поговорить по-настоящему, увидеть его глаза, заглянуть в их глубину, ощутить тепло его тела. Но оставалось только бессильно сжимать и разжимать кулаки из очень худых, измученных пальцев. Устав от ощущения бессилия, человек погружался в мечты, рисовал себе встречу с дорогим существом, мысленно знакомил его со своими родителями, о которых не знал даже, живы ли они, представлял стол, накрытый домашней едой, вкус которой уже начал забывать за годы, проведённые в тюрьме. Представлял чистую постель, мягкие подушки, запах дома, свежеиспечённого хлеба, траву под босыми ногами в детстве… Потом, не имея сил больше сдерживаться, начинал тихо плакать, и плакал до тех пор, пока не проваливался в сонное забытьё. А утром всё начиналось заново. День за днём, год за годом…
Однажды настал тот день, в котором пленник не услышал ответа на свой призыв. С утра до ночи он в великой тревоге ходил по камере, беспокоился, кричал, ждал. Но ответа не было. Лишь море шумело своим обычным, вечным прибоем, как казалось, совершенно равнодушное к страданиям человека, да чайки кричали, да ветер свистел сквозь окошко. Потом пошёл дождь, и человек смотрел, как падали капли прямо на каменный пол, разбиваясь в дребезги и превращаясь в лужу. Гремел гром, сверкали молнии, освещая его испуганное лицо. Ночью он почти не спал, тревожился, с первыми лучами солнца снова начал кричать, звать своего соседа. Но и в этот день никто ему не ответил. И во все последующие дни тоже. Оставалось лишь догадываться о причинах молчания человека из соседней камеры. Может, он лишился голоса, или сошёл с ума, или заболел и умер. Или просто не хотел больше иметь никакой связи с внешним миром. В любом случае, теперь больше никто не кричал человеку в ответ. И вместе с этим изменением мир для него снова погрузился в ужасающую темноту и пустоту. Невыразимы были страданья, охватившие душу пленника. Целые часы и дни он проводил в неподвижности, не думая ни о чём, ощущая лишь изматывающую тоску на сердце, когда душевная боль достигает непереносимой силы, и мозг, не выдерживая такого напряжения, просто отказывается воспринимать внешний мир. Наконец, настал день, когда душа человека не в силах была больше здесь оставаться. И ранним утром отчаянно вырвалась из жалкого тела навстречу восходящему солнцу, и стремительно покинула земной мир. Внизу остались стены камеры, её теснота, темнота и холод каменных стен. Радость захлестнула её, и она утонула в безграничности, упиваясь и наслаждаясь свободой. Но, проносясь над океаном и вгрызаясь в вечность, прежде чем окончательно слиться с Богом, душа человека рвалась исполнить своё последнее земное желание. Она спешила отыскать своего друга, с которым делила несколько лет заточения в каменной тюрьме на берегу моря.
Автор: Марина Саклакова.